
Вступление:
В своей книге «В поисках исторической езидской религии» (2023) доктор Халиль Джинди Рашо — академический исследователь и профессор, который прежде занимал несколько дипломатических должностей в МИДе Ирака, — продолжает свой смелый проект по поиску утраченной исторической истины о езидской религии. Его стремление отмечено исключительной исследовательской проницательностью и неослабевающим интересом к преодолению препятствий и вызовов, которые возникали при углублённом изучении этой темы. Он прилагает огромные усилия, чтобы проникнуть в «загадочные пласты», накопившиеся из-за господства устной передачи («шафахийя») в культурной и исторической сфере езидов. Тем самым автор прокладывает путь к новому, отличающемуся от традиционного прочтению, пересматривающему многие распространённые нарративы и устоявшиеся версии, связанные с религией и историей езидов.
Книга объёмом в 400 страниц состоит из двенадцати глав. Перед ними идут посвящение, оглавление и нечто вроде вступления, а в конце работы приводятся личные выводы и замечания автора, краткая биография, а также приложение со списком источников. Хотя доктор Халиль оставляет читателю свободу самостоятельно изучать подробности и выводы исследования, центральный вопрос, который служит отправной точкой данной работы, состоит в том, насколько ему удалось «расшифровать» культурные и исторические коды, долгое время вызывавшие беспокойство и непонимание как у самих езидов, так и у исследователей.
Но при этом возникает закономерное любопытство: какова значимость этого исследования и откуда она проистекает?
Значимость исследования:
Важность работы доктора Халиля — как этой, так и других его трудов — не сводится лишь к тому, что он способствует освобождению езидского наследия от застарелой «устной передачи» (шафахийя), или ставит точку в практике «improvised memory» (произвольных воспоминаний), которые в прошлом приносили вред, или же ограничивается только документированием (сохранением, систематизацией, классификацией и упорядочением информации) с тем, чтобы она просто стала предметом исследовательского интереса. Он выстраивает связующее звено, которое соединяет настоящее езидов с их прошлым на основе научных методов, закладывает фундамент письменной традиции и одновременно формулирует «новую теорию». Эта теория подкреплена концепциями и видением, где огромный, до сих пор не зафиксированный массив устной культуры обретает жизнь в форме восстановленной человеческой памяти.
Таким образом, данное исследование, оспаривая традиционные интерпретации и предлагая новый аналитический подход к рассмотрению езидской религии в её культурном и историческом контексте, предоставляет ценный научный материал для академического обсуждения и дискуссий. Оно приобретает особую ценность, поскольку речь идёт не только о переосмыслении истории езидов, но и об антропологическом труде, проливающем свет на неясности, связанные с историей езидской религии и культуры как самобытного явления человеческой цивилизации.
Пересекающиеся методологии и гипотезы:
В своей работе исследователь опирается на «исторический метод», анализируя события по вертикали — во временной глубине. Он отсылает езидов к их прошлому и корням, которые ему удаётся обнаружить. Но одной лишь хронологической ретроспективы ему оказывается недостаточно, и, чтобы прояснить свою точку зрения, он прибегает к «описательному методу»: указывает на проблему, которая занимает его ум. Кроме того, его широкое знание истории и культур других народов позволяет ему сформулировать «гипотезу» или «гипотезы» исторического характера, которые подкрепляют его концепцию. При этом он использует надёжные источники, предлагает объяснения, толкования и объективные, логичные сопоставления, чтобы устранить недопонимания и прояснить определённые исторические периоды, касающиеся езидов.
Но и на этом он не останавливается: в некоторых случаях он прибегает к «сравнительному методу», выявляя различия и сходства, а также формулируя общие черты или то, что от них осталось. Поскольку поле его исследования широко и многогранно, он не стесняется опереться на «экспериментальный метод» для укрепления своей гипотезы, используя данные биологических и лабораторных исследований ДНК. Это позволяет ему научно подтвердить свои выводы. При этом он не забывает опираться на результаты «археогенетики» («генетической генеалогии»), а также знания, накопленные в области «генетической истории народов».
Отправные пункты и пересечения в исследовании:
Автор, ведомый интересом к коллективной памяти езидов и к заложенному в ней устному и гуманистическому наследию, способен глубоко проникнуть в «езидское воображаемое» (если можно так выразиться). Он тщательно рассматривает образы, символы, легенды, мифы, интерпретации, нашедшие отражение в культурном и социальном фольклоре езидов. В частности, его внимание привлекает «священный кавл» (изучение наизусть, то есть «наука сердца», « علم الصدر»). Как исследователь, он освещает интерпретации, значения, толкования и скрытые смысловые пласты этого духовного знания.
Из заложенных в культуре, истории и гуманистической традиции езидов ценностей автор создаёт методологическую основу, позволяющую ему «докопаться до корней». С позиций дотошного исследователя он обращается к истории вымерших народов и тех, что до сих пор живут на земле, и анализирует сохранившееся о них в документах и археологических свидетельствах. Сопоставляя это с езидским наследием, он формирует теорию, подкреплённую гипотезами и при этом сохраняет объективность, свойственную настоящему историку, пытаясь заложить основы цивилизационного наследия, способствующие устранению разрыва между настоящим езидов и их прошлым.
Очевидно, что в своих анализах он опирается на целый спектр источников: предшествующие научные труды, устное наследие езидов, включая «кавлы», а также разъяснения надёжных религиозных авторитетов. Сопоставляя это с другими религиозными системами — и древними, уже исчезнувшими, и современными, — он предлагает всеобъемлющее аналитическое толкование. Благодаря этому он формулирует основу для целостной теории, освещающей исторические и культурные аспекты езидства, придавая им заслуженное место в более широком человеческом контексте.
Следует также отметить, что исследователь использует «вопросно-ответную методологию»: в ходе своего исследования он непрестанно сравнивает, проникает вглубь предмета, задаётся вопросами. Самыми примечательными вопросами, которые возникали у доктора Халиля при формулировании своих гипотез, были попытки связать религиозные тексты, легенды и мифы из езидского наследия с другими верованиями, будь то древние исчезнувшие или современные конфессии. Ниже приведено лишь несколько таких вопросов (в качестве примеров, а не исчерпывающего списка):
- Каково отношение езидства к «зервани́йе» (зерване, الزرفانية) и что оно означает в связи с «магу́сийа» (المجوسية — зороастризм)? Есть ли пересечения с митраизмом? Является ли езидизм и есть ли оно «зороастризм» сам по себе? Почему оно называется «даснайя» (дэсна́йя)? И есть ли особый смысл в том, что иракские христиане до сих пор говорят «Disnaya» про езидов? Кто и когда дал езидству такое название в определённый исторический период? Какова связь между езидством и «древним халдейством»? И действительно ли езидское племя «халта» («халтия» / «халдия») происходит от «халдеев»? Есть ли общие нити между езидизмом как верой и религиями Шумера, Вавилона, Ассирии и индийскими верованиями? А почему ритуалы «фараонов» похожи на езидские?
- Является ли езидизм «авраамической религией»? Почему в езидских «кавлах» и молитвах не упоминается имя пророка Ибрахима (Авраама)? Есть ли какая-то связь у пророка Авраама с индийским «Брахмой»? Как это связано с езидизмом? Верно ли, что имя «Ибрахим» — «тотемное» обозначение индо-иранского потока, осевшего в «Уре» или «Луристане» (Иран)? Существует ли связь между горой «Хара» (в «Авесте») и горой Хаккяри?
- Почему ритуал «вывода быка» из «жертвенника шейха Ади» к «жертвеннику шейха Шамса» схож с ритуалом «тельца» у иудеев и гиксосов? Есть ли связь между «Ковчегом Завета» у иудеев и (Berê Şibakê) — символическим ковчегом шейха Ади?
- Есть ли связь между «волшебной травой», которую нашёл «Гильгамеш», «Сева Хлата́й» (Sêva xilatê – «яблоко бессмертия») в истории «Мир Михе» (Мêхê), «зерном пшеницы» в сюжете об «Адаме и Еве», «водой жизни» («Ава хьявани») из легенд о пророке Хызре и Ильясе, и эпизодом об «Александре»? Есть ли общие черты? Как «исра и ми‘радж» (ночное путешествие и вознесение Пророка Мухаммада) соотносятся с «лестницей Якова»? Каковы точки пересечения? Каково отношение «Утренняй звезды» к «лестнице» и «Азизу»? Является ли это наследием иудейской или исламской традиции — или это не имеет никакого отношения ни к той, ни к другой?
- О каком «лестничном» образе идёт речь — о «лестнице Якова», идущей от земли на небо, или о лестнице, приставленной к «стене Иерусалима» или «стене дворца в Иерусалиме»? Кто такой «Азиз» в езидской религиозной традиции? Является ли он «Изидой» (Исис), египетским царём, или «Ангелом смерти» (Азраилем), или «Азизом Миср» (Асис, Assis) — царём гиксосов?
- Как соотносится «Дур» (дУр — жемчужина) из езидского «Кавл: бедша ва дура» с «маной» (манна) из тотемических верований, «атманом» (атма́н) из ведизма, «нирваной» (нирва́на) из брахманизма — всеми этими вечными, неуничтожимыми творящими силами, присутствующими повсюду в природе и во Вселенной?
- Какова связь между «Агни» (Agni) — «богом домашнего очага», «богом огня и жертвоприношения» в индуизме — и «рабом дома», «худани мали» (Xudane male) у езидов? И между «Сомой» (Soma) — священным напитком у индийцев — и «Хевэнэ сунэта» (Hevene sunete) — «закваской мироздания» в езидской традиции?
- Является ли «Шахид бен Джар» из некоторых езидских преданий тем же самым «Шитом (Шет) бен Адам», на которого ссылаются сабеи-мандеи?
- Является ли шумерский «Думузи» (Dumuzi Apsu) — вавилонский «Таммуз» (Tammuz) — ‘одним экспансией «Тауси Мелек» (Тау́си Мелек) у езидов? И существует ли связь между дуализмом «Думузи и Инанна» в шумерской мифологии, «Иштар и Таммуз» в вавилонской, и «Дот и Даи» в езидской?
- Можно ли, исходя из таких общих моментов, как «Димузи» или «Тауси Мелек», учение о «единстве бытия», культ «солнца», некоторые тотемические символы, переселение душ и метемпсихоз, понятие «божество / господá» (худаны, الربّان = رب الآلهة), «святость воды», религиозно-социальные сословия, «троица» (Отец – Сын – Святой Дух) и «Эзи – Тауси – Мелек Шихади», объединять воедино гиксосов, вавилонян и езидов? Кто у кого заимствовал?
- Какова связь езидов с «Кавма бен Каам» (قه ومى بن قأم) — другими словами, с «амаликами» ( العماليق , то есть гиксосами)? И есть ли вообще какая-то связь, если они упоминаются в «Кавле Канья мара» («Шейх Ади шейхи шара»)? Правда ли, что «Курайш» (арабское племя) является искажённым написанием «Киш» (шумерский город)? Почему имя «Мекка» упоминается в езидских молитвах? Каково отношение «Мекки» к «амаликам» (« العماليق ») и действительно ли слово «Мекка» произошло от «Мелакай — Махалик»? Можно ли предположить, что «Махка» (Mahgeh) происходит от «мах» («место поклонения Луне»), и именно поэтому езиды рассказывают, что их предки были в «Мекке» до ислама?
- Являются ли «каши́и» (касии), которые изгнали гиксосов из Египта, одними и теми же «кейси́я» (قيسية) — арабами?
- Если считать, что буква «h» (الهاء) служит артиклем в семитских и арамейских языках, то не возникает ли предположение, что «хиксос» (هكسوس) происходит от «касο / каси»? И если гиксосы пришли из степей Западной Азии (в регионе Арарат), указывает ли это на их арийское происхождение?
- Где же коренятся истоки езидства, его идеи, его религиозное наследие, вобравшее в себя элементы шумеро-вавилонско-ассирийских верований и индийских религий?
- Действительно ли бог «Набу» превратился в «Тауси Мелек»? Является ли «Набу» тем же самым «Навуходоносором»? Почему имя последнего не упоминается в езидских молитвах?
- Является ли «Адиа́н», это священное в езидской религии название, вариантом «Ариа́н»? И происходит ли «мала Аадия» (мала آديا — «дом, семья Адиа́н») от «ариа́н»? Является ли «аданийа» (آدانية) у езидов тем же самым, что и «аднанийа» (عدنانية) у арабов? Тогда если аднаниты — «арабы, пришедшие позже» (муста‘риба), то откуда они пришли?
- И является ли «Адн» (Адэн) первоначально «Адэн / Адан» в аккадском языке, означающим «равнина, просторная земля», — и следует ли понимать «сады (рай) Адена» как те, что, согласно преданию, находились в Месопотамии? Есть ли этимологическая связь имени «Шейх Ади / Шейх Аади» с этим контекстом?
- Существует ли историческая и идейная связь между Вавилоном, племенем Курайш и езидизмом?
- Имеет ли что-то общее «бык», которого приносили в жертву на кульминации праздника «воскрешения бога Думузи», когда его мясо ели в знак символического единения с «Думузи», и жертвоприношение быка в «день Каабаг» у «мазара (святилища) Шамс ад-Дин»? Употребляется ли его мясо вместе с «саматом»?
- Есть ли связь между почитанием животных у езидов и культом «золотого тельца» у иудеев?
- Случайно ли сходство «шумерских молитв», особенно связанных с «Думузи», где говорится: «(Солнце) да дарует добро и сокрушит зло ногой», с тем, что звучит у езидов: «О Господи, даруй добро (салах) и сокруши (переверни) зло»? Или за этим что-то скрывается?
- Было ли действительно соединено почитание бога «Думузи» (земного, хтонического) с почитанием бога «солнца» (Баббар — небесного)? И есть ли связь между «Пир Кар» у езидов и «Баббар» (одним из имён бога Солнца у шумеров)? Является ли нынешний индуистский бог «Дьяус Питар» (Дья́ус Пи́та), «Зевс Патер» у греков, «Юпитер» у римлян по сути тем же, кем является «Тауси Мелек» у езидов?
- Верно ли, что «пир», «шейх» и «мюрид» (мурид) имеют одно коренное происхождение? И действительно ли их корни — индоевропейские или индогерманские? И связана ли «мала Аадия» с «Идия», которое имело священный оттенок у индоарийских народов?
- Где находились езиды во времена «Всемирного потопа»? Почему сюжет о пророке Нухе (Ное) и потопе вошёл в устное езидское предание и молитвы? Является ли город «Айн Сифни» (عين سفني) в районе Шейхан (Мосул) производным от «источника (айн)», где Ной построил ковчег? Имеет ли «Сен-Кулуб» в горах Синджара какое-то значение в этом контексте? А как насчёт «змеи», обвившейся вокруг отверстия, — связана ли она с «священной змеёй» у езидов?
Все эти вопросы — лишь небольшая часть тех, на которые доктор Халиль, руководствуясь научными методами, пытался найти ответы. Ему удалось последовательно связывать разные события, увязывать нынешнюю жизнь езидов с их прошлым или, точнее, с их корнями. Он делал это как подлинный учёный, сумев преодолеть бушующие волны сомнений и препятствий, что видно по его неугасающему энтузиазму.
Лингвистические значения и культурные, антропологические, структурно-познавательные аспекты:
Доктор Джинди даёт этимологическое объяснение ряду смешанных по происхождению словосочетаний и терминов, имеющих священный, этнический или социально-нормативный характер в езидской среде, выводя их к ныне вымершим либо ныне существующим языкам. В подходе к лингвистике он показывает, как слова или выражения с течением времени менялись: путём приставок (prefixes), вкраплений (infixes), суффиксов (suffixes), «внутренних» вставок, слияний, усечений или сокращений. Он рассматривает, как слово может быть трансформировано и каким образом в языке появляются заимствования и новые формы.
Нужно отдать должное той настойчивости, терпению и аккуратности, с которыми исследователь двигался по этой лингвистической «родословной», пользуясь ссылками, рукописями, словарями и другими доступными документами, а также опираясь на устное езидское наследие. Его цель — найти дополнительное подтверждение своей идее о преемственности между прошлым и настоящим езидского сообщества.
Священность и деконструкция теологических измерений:
Чтобы облегчить анализ, автор, рассматривая религиозные тексты с позиции антрополога, трактует их как культурно-исторические феномены. Ему удалось «отделить» некоторые термины, смыслы и религиозные тексты, несущие оттенок святости и неприкосновенности, от их «сакрального статуса». Руководствуясь рациональным и логическим методом, почерпнутым, по всей вероятности, из идей немецкого исследователя Рудольфа Бультмана (Rudolf Bultmann), призывавшего к «демифологизации священного», он сумел «освободить» религиозные тексты от их мифологических накоплений и символических ограничений, заново их прочесть в свете человеческой истории и культуры.
Этот подход позволил автору выстроить научную концепцию, связывающую религиозные тексты с историческими и культурными обстоятельствами, в которых они возникли, с учётом всех социальных и политических преобразований, повлиявших на их облик и развитие (как в построении, так и в содержании). Он сумел поставить глубокие вопросы о границах рационального подхода к рассмотрению текстов, символов и взглядов, несущих в себе священный характер. Здесь возникает проблема: насколько исследователь, выходя за пределы традиционных точек зрения и деконструируя теологические аспекты и идеи о непогрешимости, сумел предложить более глубокое и всеобъемлющее понимание? Не погрешил ли он при этом чрезмерным обобщением или полным отказом от символических и духовных элементов, которые неизменно сопровождают то, что он описывает? Другими словами, насколько успешно он расшифровал то, что и для него как антрополога, и для всех езидов представляет собой источник цивилизационного беспокойства?
Впрочем, всю прелесть ответов на эти вопросы и взаимодействие со всеми деталями работы автор оставляет тому, кто сам пожелает окунуться в увлекательное чтение.
Формальная проблема:
С критической точки зрения некоторые могут указать на формальную или стилистическую проблему, бросающуюся в глаза при чтении «В поисках исторической езидской религии» и влияющую на восприятие материала. Речь идёт о повторении ряда мыслей в нескольких главах, что может неблагоприятно сказываться на цельности и согласованности текста, а также на качестве подачи материала.
Однако другие, признав наличие этой проблемы, в то же время высоко оценивают научную и историческую ценность исследования. Они допускают, что работа могла изначально создаваться в разные временные периоды в виде отдельных исследований или статей, которые впоследствии объединили под одной обложкой.
Как бы то ни было, учитывая важность стиля в научном исследовании и необходимость его совершенствования, чтобы он соответствовал ценности научного материала, а также принимая во внимание, что эта книга станет значимым источником для самых разных читателей — от специалистов до широкого круга интересующихся, — устранение отмеченной проблемы в последующих изданиях, особенно в части повторяющихся идей, позволит сделать изложение более последовательным и ясным, избавив его от ненужных повторов и смешения. А это, в свою очередь, пусть немного, но повысит эстетическую и научную ценность этого труда.
В заключение:
Данная работа, посвящённая исследованию и анализу «В поисках исторической езидской религии», представляет собой амбициозный научный вклад, направленный на выявление одной из важных сторон интеллектуальной и духовной истории человечества. Это также значимое пополнение в библиотеке мировой культуры, а кроме того, приглашение каждому учёному или заинтересованному человеку погрузиться в эту тему более глубоко, чтобы расширить наше понимание уникального религиозного сообщества и обогатить человеческое наследие. Она приоткрывает ещё одну завесу над тёмными страницами в истории человеческой мысли.
Ибрахим Само

You must be logged in to post a comment Login
Leave a Reply
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.